Александр Денисенко: «Творчество и мозаика не любят рамок»

Александр Денисенко – художник-мозаичист, руководитель студии «Музыка камней» при Свято-Георгиевской гимназии города Красногорска и инициатор одноименного фестиваля, который этой весной будет проходить уже четвертый раз. Александр рассказал порталу «Подмосковье сегодня» о своем пути к художественному творчеству и искусству мозаики, о принципах работы с детьми и планах установки садово-парковой мозаичной скульптуры, в создании которой могли бы поучаствовать не только художники, но и сами жители Красногорска.

– Александр, вы родом из Крыма, а как получилось, что учились на художника в Казани?

– После школы я работал художником в «Аэрофлоте»: рисовал огромные самолеты, красивых стюардесс. Однажды приехала комиссия, и потребовала, во-первых, диплом, а, во-вторых, соответствующий внешний вид. «Аэрофлот» считался полувоенной конторой, у меня была форма, фуражка и… длинные волосы как у хиппи.

Я поехал в Москву, встретился с казанскими знакомыми, которые и предложили поступить на художника у них в городе. Я оказался в Казани, но был октябрь, экзамены уже закончились. Руководство вуза, узнав, что я преодолел столь долгий путь из Крыма, пошло мне навстречу. Я нарисовал натюрморт, гипсовую фигуру, и успешно поступил.

После учебы в Казани вернулся в Симферополь. Устроился на рекламный комбинат, где делал вывески для магазинов. Около шести лет проработал там, а потом началась «Перестройка», и пришла мысль открыть свою фирму по производству керамики. На комбинате как раз стояли муфельные печи. Моим «сэнсэем» тогда был Юрий Маркович – керамист, что называется, от Бога. Однако вскоре он переехал в Израиль, и наше дело в Симферополе прекратилось.

На тот момент я уже был женат, была маленькая дочь. Мы переехали в Питер, где моя супруга заканчивала Мухинское училище. Там меня неожиданно нашел банкир, предложил помещение, деньги, чтобы делать керамику для финнов. Мы купили печи и четыре года работали с ныне покойным товарищем Игорем. Он делал фантастических рыб и окарины, а я – большие кашпо и другие предметы из керамики. Мы могли бы работать и дальше, но случилась беда с нашим банкиром, и все дело в скором времени развалилось.

Я с семьей переехал в Москву, хотя столицу тогда не сильно любил. Работал в издательстве, делал витрины магазинов, которые были разбросаны по всему городу. Всю Москву изъездил, но первые годы так и не мог к ней привыкнуть. Однако в какой-то момент как по щелчку я увидел не суетную, а настоящую глубинную Москву, где иные люди, иные отношения. И вот тогда появились знакомые москвичи, стало комфортно и хорошо.

В этот момент мы стали искать, как бы это не пафосно звучало, новые пути в этой жизни. До этого я много лет увлекался Востоком. Девять лет занимался кунг-фу в Крыму. Это была закрытая школа, в которую было не так просто попасть. Были разные экстремальные задания, например, на пять-шесть дней уходил один в горы без еды и воды – все должен был найти сам.

Но это увлечение осталось в прошлом, и, когда я стоял на духовном перепутье, знакомая, которая была тоже родом из Крыма, подсказала, что в Красногорске в Знаменской церкви служит хороший батюшка. Как-то совпало душевное состояние, и я пришел к отцу Владимиру. Эта встреча была милостью Божией, потому что это уникальный батюшка. Первый раз пошел на исповедь и причастился.

Потом был праздник Крещения, когда я стоял в огромной очереди за водой в морозный день. Воду в наш Знаменский храм носили из трапезной и наливали ведрами в баки. Ко мне подошел тогдашний староста Юрий Николаевич, и предложил не мерзнуть, а немного помочь и получить воды без очереди. Я, конечно, согласился: поносил воду, взял свою и поехал домой. Месяца через три тот же староста предложил мне работу сторожем в Знаменский храм. Я это воспринял так, будто меня позвала сама Церковь. У меня была хорошая работа в Москве, но я согласился, и стал параллельно работать сторожем в Знаменском храме сутки через трое.

Это было прекрасное время в моей жизни. Когда ты закрываешь храм, остаешься один, мерцают лампадки в темноте – совершенно особое состояние. А рано утром, когда опять-таки еще никого нет, открываешь храм и за чтением правила, понимаешь, что хоть немного, но служишь Богу.

Наступила очередная зима. Я дежурил в храме и после вечерней службы стал закрывать форточки. Случайно ударил ногой по крану с горячей водой, и буквально через пятнадцать секунд в храме уже ничего не было видно от пара. Струя горячей воды била в сторону свечного ящика, а я понимал, что ничего не могу сделать.

Добежал до подвала, но там увидел огромное количество труб и вентилей, разобраться в которых не мог. Я выбежал на улицу и увидел потрясающую картину: ясное звездное небо, огромный столб пара, в котором утопала красная церковь.

– А как от работы сторожа перешли к церковной мозаике?

– В Знаменском храме Красногорска работал метр мозаики А. Д. Корноухов. Он украсил своды храма и всю центральную часть уникальными мозаикой. В какой-то момент батюшка благословил меня тоже делать мозаику, решив, что раз я делал керамику, и есть диплом художника, то смогу освоить и это искусство.

Когда я делал первую икону, невольно вспомнил акафист Иверской Божией Матери, в котором есть интересные слова про монаха-иконописца. Прежде чем сделать список с иконы, он постился, омывал доску святой водой, удалялся от братии. Я тоже постился, заперся от всех, но когда стал выкладывать работу, меня стало буквально закручивать в узлы. Потом я узнал, что многие иконописцы испытывают нечто подобное: вроде бы есть доска, краски, эскизы, но полдня сидишь перед работой и ничего не можешь сделать.

– Мозаика в какой-то момент вас «затянула»?

– Да, наверное, это называется любовью с первого взгляда. Как только я увидел камни и смальты, сразу же подумал – это мое, я буду этим всегда заниматься. Стал делать мозаики у нас в Знаменском в храме: по сторонам центрального свода, на полу. Сейчас заканчиваю в алтаре последнюю часть. Эта работа длится почти пятнадцать лет.

– Как появилась студия «Музыка камней»?

– Первые мозаичные работы я делал в подвале храма среди паутины и сырости. В это помещение стали приходить первые пять учеников. Но в подвале с детьми заниматься было невозможно, и батюшка нашел выход из положения: предоставил вагончик неподалеку от храма среди сосен. В этом вагончике я проработал года четыре. Все самые большие мозаики для храма были сделаны там. Потом выстроили гимназию, и батюшка выделил мне помещение. С помощью муниципального центра «Духовной культуры» тема мозаики получила дальнейшее развитие. С этого момента и началась студия «Музыка камней».

У нас пошли выставки в ДК в Красногорске и в Москве, грамоты, медали. Появились по-настоящему интересные детские работы. Из тридцати учеников студии ушло всего четверо и только те, которых силком привели родители. Моя гордость – Миша Назаров. После школы он пошел учиться на художника, и сейчас в Сергиевом Посаде оканчивает училище, активно занимается мозаикой.

– Какими принципами руководствуетесь в работе с учениками?

– По большому счету я не учу мозаике. Дети приходят скорее не на урок, а в клуб, где все друг друга знают. Я просто предлагаю варианты мозаики, но так, чтобы это было интересно не мне, а им самим. Я даю холст, фанеру, камни и предлагаю самим выбрать, что изобразить. Если что-то непонятно, подсказываю.

Конечно, существуют законы, как работать по контурам и фону, которые нужно усвоить, но у меня акцент на то, чтобы ребенок сам открывал мир камня и мозаичного пространства. Одно время я преподавал в центре реабилитации, где были больные дети, сироты, дети с якобы плохим поведением. Они сами, без подсказки делали прекрасные работы, причем взяв камни первый раз в жизни.

Наверное, к такой системе я пришел, потому что не любил школьную палочную дисциплину. Школу я любил, но «странною любовью». И сейчас я стараюсь, чтобы не было жестких рамок. Со школы так получилось, что я всегда из рамок выходил: был одет не по форме, увлекался культурой хиппи, носил длинные волосы. Я считаю, что в работе художника рамки вредят.

Мозаика не любит рамки и в буквальном смысле слова. Если работа вставлена в рамку, она становится жухлой. Это происходит, потому что изначально мозаика была частью архитектуры. Автономной она стала, наверное, только в XX веке, а до этого являлась частью стены: что в церкви, что в вестибюле станции метро. По этой же причине тяжело мозаику экспонировать на выставке. На мольберте в большом зале мозаичная работа смотрится как сирота.

– То есть мозаика должна находиться в определенном контексте?

– Да. Это верно и в том случае, если она идет как отдельная работа. Если мне приходит заказ сделать мозаику на стену, я стараюсь понять контекст: посмотреть дом, стены, самих хозяев и только потом делать мозаику.

– Расскажите о ежегодном фестивале мозаики в Красногорске.

– На сегодня прошло уже три наших фестиваля современной мозаики «Музыка камней». Это уже не просто выставка работ наших учеников, а фестиваль, в котором участвуют московские и подмосковные мозаичисты.

На последнем фестивале, кроме мастер-класса и выставки, у нас была также видеолекция и выступление музыкального коллектива «День радости» Богдана Лавриненко. Он, кстати, сам мозаичист и занимается хорошим делом: восстанавливает ценные советские мозаики. Получилось все удачно, в том числе, потому что было заинтересовано руководство ДК. Надеюсь, что весной пройдет четвертый фестиваль. На этот раз будет большая выставка в бывшем доме пионеров, где нам обещали выделить два этажа.

– На ваш взгляд, мастеров церковной мозаики сегодня стало больше?

– Да, но, увы, здесь повторилась история дизайнеров в девяностые годы. Тогда была мода, все стремились в дизайнеры, потому что это сулило высокие зарплаты, а специалистов действительно не хватало. Та же ситуация была лет пять тому назад с мозаикой. Дело это дорогое, мозаичистов мало, а у заказчика были деньги. Сейчас ситуация изменилась: стало много мозаичистов, а денег у заказчиков – мало. Кроме того, из-за санкций подорожало золото, многие смальту перестали варить, так как металлы для смальты шли из-за границы.

– Что вдохновляет вас на творческие работы?

– Творческие работы – это отдушина, потому что в них могу наиболее полно передать то, что накопилось внутри. Одну из моих мозаичных работ я сделал под впечатлением того, как провел пять суток в пещерах в Крыму. Я многие годы увлекаюсь спелеологией, а в конце восьмидесятых нам даже заказывали подземную топосъемку. Тогда был уже почти готов проект водоснабжения Крыма из подземных озер. Увы, грянули девяностые, и этот проект не был осуществлен.

В мозаике «Грибы» получился синтез того, что чувствовалось, влияние книг Пелевина и великолепных лекций о грибах Михаила Вишневского. Если вернуться к спелеологии, то горы учат понимать, что камни и природа – живые. А гриб – это особенное существо, целая цивилизация. Нет ничего в мире, где бы не было грибов.

Люблю ходить в горы в одиночку на три-четыре дня. Однажды в Крыму перешел через перевал, поставил палатку у реки в сумерках, развел костер, забрался в спальник. Чувствую, что мне некомфортно, будто голос или импульс какой-то просит уйти с этого места. Я переставил палатку, а утром возле того места обнаружил старый каменный дольмен. Когда вернулся, родилась работа в мозаике, навеянная этой встречей.

– Ваши дети тоже занимаются мозаикой?

– Сын пошел по своему пути, а дочь занимается мозаикой. В частности, она работала для собора Святого Саввы в Сербии, в украшении которого участвовали, наверное, все ведущие мозаичисты России. Также она делала мозаики в храм воинской славы в Кубинке.

– Какие у вас ближайшие планы?

– Я сейчас пробиваю проект, связанный с садово-парковой мозаикой. Речь идет не о том, чтобы собрались художники, получили деньги и сделали парковую мозаику, а о том, чтобы сами жители Красногорска и их дети вместе создали арт-объект. Это принесло бы много радости детям и взрослым, и осталось бы на память многим поколениям горожан. В данный момент веду переговоры с администрацией города о выделении участка земли.

– За что вы любите этот материал – камень?

– Камень живой. Я прошу учеников представить, что камень был уже тогда, когда ничего не было на земле. Камень все помнит, у него своя энергия и состояние. Взяв камень в руки, вы берете часть всего мира, который вас окружает. Если вы кладете мозаику именно с этим чувством, то работаете с ним, и одновременно – он с вами. Мастер становится своеобразным передатчиком, мостом, и работает уже не с модулем, а с тем, что в нем заложено, максимально раскрывая в работе.