Алексей Лупачев: «На собеседовании спросили: умею ли плавать в валенках и обдирать медведя»

Алексей Лупачев – исследователь мерзлотных почв из Пущино. Более 15 лет ученый работает в Институте физико-химических и биологических проблем почвоведения РАН, исследуя вечную мерзлоту Арктики и Антарктиды. В начале 2020 года Алексей опубликовал книгу «Кругосветное путешествие из Петербурга в Москву» на основе дневников, которые вел во время своей первой экспедиции в Антарктиду. Успех книги у читателей вдохновил автора на продолжение. В мае этого года вышла уже вторая книга Алексея Лупачева «Лопата. Самолет. Дедушка» о первой экспедиции в Якутию. Оба раза средства на издание были собраны с помощью краудфандинга

– Алексей, расскажите, как пришла мысль издать первую книгу?

– На самом деле текст, ставший основой первой книги «Кругосветное путешествие из Петербурга в Москву» был написан еще 10 лет назад, а второй «Лопата. Самолет. Дедушка» – 15 лет назад. Изначально это были дневники, которые я не планировал публиковать. Опытные люди посоветовали мне вести дневник, так как это помогало не только «не сойти с ума» в монотонном ритме экспедиции, но и держать время под контролем, отсчитывать, сколько дней прошло. Кроме того, мне казалось, что надо зафиксировать впечатления, тем более, что я тогда первый раз побывал в Антарктиде.

В 2016 году я познакомился с девчонками из «Скруплз брендинг», которые занимаются журналистикой и дизайном. Они взяли у меня интервью о научной работе и путешествиях для своего журнала ContraltoPeople, а потом заинтересовались моими дневниками и предложили их издать. Они-то и оформили дизайн первой книги. Я считаю, что книга имеет ценность только вкупе с этим дизайном. В книге важно единство картинок, акварелей, карт и только уже на десятом месте мой текст.

– Расскажите о связи подмосковного Пущино и Антарктиды. Чем занимается мерзлотный почвовед?

– Пущино – это наукоград, где работают несколько институтов биологического направления. Один из них – Институт физико-химических и биологических проблем почвоведения РАН, в котором, в свою очередь есть разные отделы. Кто-то занимается пустынными почвами, кто-то – лесными, а наш отдел – мерзлотными, то есть холодными. В основном мы исследуем почвы в Арктике, но с определенного момента стали ездить и в Антарктиду. Есть у нас даже программа поиска мерзлоты на Марсе. Отчасти она была связана с миссией марсоходов, которые бурили там грунт. Также наши образцы летали на МКС, чтобы выяснить, как бактерии выживают в космосе.

– Какое у вас осталось самое яркое впечатление от первой поездки в Арктику?

– Самое мощное впечатление было в том, что помимо членов команды вокруг тебя нет больше ни одного живого человека в радиусе 300 километров – только природа, по законам которой нужно привыкать жить. Второе сильное впечатление – это обилие мамонтовой фауны под ногами. Одно дело, когда ты читал про это или видел нечто подобное в музее, и совсем другое – когда все эти кости, бивни и черепа находишь в бесконечном количестве по дороге на работу. В какой-то момент перестаешь даже обращать на них внимание.

– В чем состояла ваша работа?

– Основной задачей той экспедиции было бурение мерзлоты на предмет поиска всего, что может сохранять в ней жизнь. Мы бурим скважины в мерзлых отложениях, находим жизнеспособные бактерии, простейших, а, если повезет, более сложные организмы. Например, недавно мы оживили в лаборатории найденных в мерзлоте нематод, которым больше 40 тысяч лет. Сюжет об этом даже показывали в новостях. Чуть раньше мы смогли прорастить семечко цветкового растения, возраст которого свыше 30 тысяч лет.

С точки зрения эволюционной биологии, это хоть и не очень большой отрезок – 30 тысяч лет, но все равно довольно значимый. По крайней мере, ценен тот факт, что растительные клетки способны сохранять свою жизнеспособность после длительного нахождения в мерзлоте. Вид растения, которое нам удалось оживить, существует поныне. Сейчас те же самые растения функционируют и выглядят чуть по-другому из-за перемен в климате. Таким методом мы можем исследовать внутривидовые изменения растений.

В наших исследованиях много разных побочных выводов, но основной интерес –найти как можно более древнее жизнеспособное существо, сохранившееся в мерзлоте на нашей планете. Поэтому у нас есть программа не только в Арктике, но и в Антарктиде, где мерзлота древнее – ее возраст по предварительным оценкам может достигать 5 миллионов лет, а может быть и более! В северном полушарии нет отложений, которые бы замерзли 5 миллионов лет назад и больше не оттаивали.

Пока добуриться до столь древней мерзлоты и достать оттуда что-то жизнеспособное не удалось, но мы продолжаем поиски. Кроме того, мы методически можем не до конца знать, как правильно оживить столь древние организмы. Чем дольше они находятся в состоянии криобиоза, тем сложнее их потом вернуть к жизни.

– Как вы изучаете почвы в Антарктиде? Грунт находится под слоем снега и льда?

– В Антарктиде все-таки есть свободные ото льда поверхности, хотя их не так много: порядка 1-2 процентов от площади всего материка. Зато, чаще всего научные антарктические станции расположены именно в таких местах: проще строиться на скальной и каменистой поверхности, чем на ледовой. Российская антарктическая экспедиция существует уже много лет, а мы в какой-то момент присоединились к ней с нашими задачами, вошли в научную программу и стали там работать.

– Климат в Антарктиде более суровый, чем в арктическом поясе России?

– Я бы не сказал, что более суровый, просто другой. Лето в Антарктиде короткое, но довольно устойчивое. Оно начинается в начале или середине декабря и заканчивается к февралю. В течение всего антарктического лета в основном стоит довольно ясная и относительно теплая погода. Температура воздуха составляет примерно +2 градуса, но за счет активного солнца, ясной погоды и полярного дня, скалы могут прогреваться до +30 и +40.

Летом в Антарктиде относительно комфортно. Кроме того, там мы находимся всегда неподалеку от научной станции. В Арктике, наоборот, мы часто стоим палаточным лагерем и работаем в дикой тундре. Там влияние погоды чувствуется острее. Например, может неожиданно налететь циклон, пойти дождь или даже выпасть снег среди лета. Отдельная проблема в Арктике – комары, которых в Антарктиде нет. В Арктике из-за насекомых, особенно в конце июня и в июле, невозможно работать без репеллентов, сеток и масок.

– А как выглядит северное арктическое лето?

–По-разному. Чем ближе к западу, где сильней влияние Гольфстрима, тем чаще может накрывать дождь. Ближе к Якутии и Чукотке все лето стоит устойчивый антициклон, и в целом бывает довольно неплохая погода. Иногда, конечно, прорываются с моря воздушные массы, которые несут морось, снег и ветер.

– В Арктике вы поддерживали контакты с местными жителями?

– Наша лаборатория на севере Якутии и на Чукотке работает уже лет 40, мы приезжаем, как правило, в одни и те же поселки, и, конечно, обросли друзьями и знакомыми. Нам с удовольствием помогают лодочники, рыбаки, охотники. Мы стараемся всегда так или иначе оставаться в контакте с местными жителями, потому что в непредвиденном случае они могут прийти на выручку.

В самой первой моей экспедиции в Якутии нам как раз понадобилась помощь местных. Задержался вертолет, который должен был нас вывезти, и части нашего отряда, и мне в том числе, пришлось трое суток плыть на лодках до ближайшего поселка. Это нормальные вещи в экспедициях, к которым надо быть готовым.

Есть места, где провел много времени, где уже есть друзья, и куда приезжаешь почти как к себе домой. Для меня это низовья Колымы, низовья Индигирки. Природа там очень приятная, близкая душе. Там можно и рыбы наловить, и мяса добыть, и наукой заняться. Это своеобразная дача, но, правда, очень дорогая. Один перелет стоит 100 тысяч, поэтому, готовя экспедицию, начинаешь подсчитывать: на сколько поехать, кого взять, а кого нет.

– Как вы оказались в Пущино? Работать здесь было сознательным решением?

– Я окончил Орловский университет по специальности «географ». Некоторые наши выпускники на тот момент уже работали в Пущино. Они-то и посоветовали мне съездить и посмотреть институт, тем более, что от Орла это сравнительно недалеко: по той же трассе. Я приехал, познакомился с будущим научным руководителем. На собеседовании он мне задал только два вопроса: умею ли я плавать в валенках и обдирать шкуру медведя. Этот неожиданный подход меня подкупил. Я понял, что в таком месте можно задержаться. И вот я задержался здесь уже на 15 лет.

– Арктические части России могли бы, на ваш взгляд, стать местом для массового туризма?

– Могли бы, если бы лучше были настроены инфраструктура и транспортная логистика. Люди ведь ездят на рыбалку в Карелию, за сиянием на Кольский, на полярный Урал за хариусами. Буквально месяц назад я работал в Воркуте и видел, что аэропорт забит туристами, которые берут машины, квадроциклы и едут ловить рыбу. На севере Якутии тоже есть туристы, но их мало из-за дороговизны перелета. Мы не тратим свои личные деньги, потому что у нас есть экспедиционные гранты, полученные под выполнение научных программ. За те же деньги можно слетать в Новую Зеландию, поэтому не каждый выберет Колыму.

– Была ли цель ваших книг мотивировать читателей поехать в арктические края или, может быть, выбрать себе нестандартную научную профессию?

– Конкретных целей я не ставил, но, как вижу из отзывов читателей, в основном польза книг в том, что из моих описаний люди могут узнать внутреннюю кухню подобных экспедиций: быт, условия жизни, питание. Многим читателям оказались интересны такие детали.

Когда в городе узнали про мои литературные потуги, меня стали часто звать в школы. Иногда, наоборот, пущинские школьники приходят ко мне в институт. Ребятам интересно узнать все непосредственно от участника событий. Одно дело мечтать стать, например, космонавтом, а другое – пообщаться с ним лично. Он тебе расскажет, что надо ночей не спать, много лет готовиться, прежде чем полететь. Такие вещи, с одной стороны, снижают градус романтизма, а, с другой, помогают понять, к чему надо быть готовым.

– Вы бы посоветовали выбирать подобную профессию или, наоборот, предостерегли?

– Я думаю, что выбор своего пути происходит на каком-то внутреннем ощущении. Мне в свое время никто не советовал и не предостерегал, а просто сказал: езжай и поговори. Вопросы о валенках и медведе стали для меня спусковым крючком. Конечно, я понял не то, что мне интересно было бы поплавать в валенках, а то, что близок сам образ жизни и характер таких людей. Я не ошибся. Со многими коллегами мы стали большими друзьями.

– Планируете издавать третью книгу?

– Конкретной задачи писать третью книгу не ставил, но, может быть, это и случится. На самом деле у меня есть еще 2-3 полевых дневника про другие экспедиции. Мне показалось, что две экспедиции, дневники которых уже опубликованы, были самыми интересными, потому что они были для меня первыми. В книге «Лопата. Самолет. Дедушка» описана моя самая первая экспедиция – в Якутию. Книга «Кругосветное путешествия из Петербурга в Москву» – это первая поездка в Антарктиду.

Две книги рассказывают про Арктику и Антарктику, символизируя Северный и Южный полюса планеты. У меня есть мысль, если вдруг найдется заинтересованное издательство, выпустить обе книги в одном томе, чтобы с одной стороны можно было читать про Арктику, а потом перевернуть книжку, и прочесть про Антарктиду. Вышла бы своеобразная книга-глобус.

Личный сайт Алексея Лупачева: https://www.a-lupachev.com/