Алексей Рыженок: «Задача художника и ремесленника – воспитание вкуса»

В 2013 году художник Алексей Рыженок и Михаил Рогов создали в селе Речицы Раменского района «Гжельскую гончарню». Здесь вы не увидите привычных гжельских сувениров бело-синей расцветки, потому что команда ремесленников создает крынки, кувшины, горшки и многие другие виды гончарной посуды. Трехэтажное кирпичное здание мастерской, где базируется «Гжельская гончарня», со временем превратилось в арт-резиденцию под названием «Терракотовый дом». Здесь бок о бок работают художники разных направлений, а легендарные исполнители отечественной рок-музыки дают камерные концерты.

– Алексей, почему вы делаете гончарную посуду, ведь с Гжелью у многих больше ассоциируется бело-синие фарфоровые изделия?

– Это очень легко объясняется. Мы не знаем даже элементарных вещей, касающихся истории нашей страны, нашего Подмосковья и народных промыслов. Изначально в Гжели как раз и занимались в основном гончарным ремеслом. Вообще в мировой истории керамика развивалась от примитивной ручной лепки к изобретению гончарного круга, и только потом пришли современные технологии. Иными словами, гончарка – это исконное гжельское ремесло. Знакомые всем бело-синие изделия возникли исторически не так давно. В послевоенные годы их разработали искусствовед А.Б. Салтыков вместе с художницей Н.И. Бессарабовой.

Так называемый Гжельский куст насчитывает около двадцати деревень и сел бывшего Бронницкого уезда, нынешнего Раменского района. Местные жители издавна занимались промыслами, так как из-за непригодных почв сельское хозяйство было убыточным. Промысел возник, в том числе, благодаря залежам нескольких видов глин. Мы знаем об этом из донесения Д.И. Виноградова, сподвижника Ломоносова, который нашел здесь приемлемые глины для изготовления русского «порцелана» (фарфора). Однако основные запасы здесь были, конечно, красной глины. Эта глина являлась основой самой дешевой, примитивной, крестьянской посуды. Такая посуда не декорировались. Хотя мы сегодня делаем декор, но это уже дань современности. Крестьянин в старину не имел декорированной посуды, но не потому, что был слишком беден, а потому что был рачителен. В деревенском быту нужна пустая крынка, вещь без излишеств.

Обычный цвет неглазурованного, не покрытого ничем изделия после обжига – терракотовый. Молочение, которое мы применяем сегодня, появилось позже. Если в крынку наливали молоко, ставили в печь, томили, молоко выгорало, и казеин, который находится в молоке, окрашивал посуду в коричневый цвет. Изначально никто не задавался целью так декорировать изделия, они получились как бы сами собой, а сейчас молочение приняло широкий охват. Терракота – классический цвет, который выглядит и благородно, и аутентично. Вспомните античную керамику – она практически вся терракотовая. Однако нашим людям больше нравится коричневый цвет после молочения. Он более состаренный, природный, чем-то похож на кожу или дерево.

– То есть вы ориентируетесь на простую посуду под старину?

– Да, но отмечу, что вся наша продукция годна к применению, сувениров у нас практически нет. Начиная от кружки, кончая большим казаном для шашлыка – всем можно пользоваться. Люди говорят, что в горшках еда получается вкуснее. Я не говорю за себя, потому что я субъективен. Мне это однозначно нравится, и у меня в семье готовят только в гончарной посуде.

– А в чем главные особенности такой посуды?

– Черепок обжигается на 1000 градусов. При большей температуре, как происходит, например, с фаянсом, с фарфором (на 1200, 1300, 1450 градусов), красную глину обжигать нельзя. Там черепок спекается в единую массу почти до нулевого водопоглощения, а в нашем случае черепок получается пористый. Глазом это не увидишь, но если набрать в такой сосуд воды, она частично впитается в стенки. А если стенка сосуда совсем тонкая, мы даже увидим, как будет проступать влага, изделие начнет потеть. Поэтому перед готовкой рекомендуется замочить изделие, а потом положить туда ингредиенты и поставить в печь. Впитавшаяся в стенки влага будет выпариваться в печи, создавая дополнительный паровой удар.

Еда в русской традиционной кухне была полезной тем, что не жарилась, а томилась по нескольку часов в горшках. Многие наши постоянные покупатели утверждают, что даже в обычной духовке, готовя таким способом, они достигают эффекта томления в русской печи.

– Надо ли как-то по-особому ухаживать за гончарной посудой?

– Во-первых, сразу после применения посуду нужно помыть. Мыть можно любыми средствами, но желательно вручную, а не в посудомоечной машине. Во-вторых, очень важно высушить посуду, чтобы не появилась плесень. Наверняка на старых картинах вы видели такой пейзаж: плетеную изгородь, на колышках которой висят крынки. Мало кто задумывается, что они не просто так висят для красоты, а сохнут. Так что главное правило – сушить посуду.

– Как вы пришли к гончарной продукции? Вероятно, занялись ей не сразу?

– Нет, не сразу. Расскажу немного предыстории. В конце 1970-х - начале 1980-х годов в Гжели произошло объединение нескольких цехов в одно Производственное объединение, которое возглавил Виктор Михайлович Логинов. В это объединение входили цеха (по названиям деревень) Турыгино, Бахтеево, Коломино, Жирово, занимавшиеся фарфором, а также Трошково и Фенино, работавшие с красной глиной (делали майолику). Как раз в последних двух цехах были и гончары, и формовщики. Замечу, что это были крупные производства, где работало не семь человек, как у нас, а десятки людей. Производилось большое количество цветочных горшков, горшочков для приготовления еды, ваз, шкатулочек, художественных изделий. Но рухнул Союз, наступил экономический коллапс. Эти два цеха Трошково и Фенино, занимавшиеся майоликой, умерли.

Я учился в нашем Гжельском художественно-промышленном техникуме (сейчас это Гжельский государственный университет) на художественном отделении. В качестве практики я выбрал гончарку, где мне довелось учиться у последних местных природных гончаров – Забелина и Мордашова. Потом судьба повернула к фарфору: он был более востребован, а надо было кормить семью. В то время я работал скульптором модельщиком на производствах Объединения Гжель и на соседнем предприятии в поселке Электроизолятор. В общей сложности я проработал с фарфором с 1989 по 2013 год. За это время я стал членом Союза художников России, создал достаточно много изделий – и авторских, и для производства.

В какой-то момент наступил внутренний кризис, я почувствовал, что дальше мне некуда двигаться. В 2011 или 2012 году мой знакомый, который в свое время был обжигальщиком у нас на производстве в Турыгино, а потом ушел в частный бизнес, рассказал об одной гончарной мастерской. Мы съездили посмотреть мастерскую, и у меня как будто в голове что-то щелкнуло. Я вспомнил гончарную практику молодости. Мы решили рискнуть и занялись гончарным делом. Бизнесом я бы это не называл в том понимании, как мы относимся к этому слову. Это именно дело, в которое я погружен с головой: участвую практически на всех этапах производства. И вот мы трудимся уже семь лет практически без выходных.

– Сколько человек работает в вашей мастерской?

– Нам повезло с людьми. Все они молодые мастера, самому старшему 33 года. Например, это гончар Александр Гапонько – большой мастер, участник и победитель многих фестивалей, соревнований, выставок. Он творческий человек, работает над созданием собственного стиля. Настя – выпускница нашего колледжа, декоратор. Все, что нужно сделать после гончара – это ее работа. В ее маленьких, но ловких руках изделие превращается в окончательно готовое. Максим – это мозг, он создает новые механизмы, которые упрощают работу.

– Какие бы вы отметили преимущества вашей мастерской перед другими гончарными производствами?

– Мы проводим несколько этапов обработки посуды, которые наши конкуренты не делают. Здесь нет каких-то секретных рецептов, но они увеличивают цену изделия. Мы делаем ставку на качество. На каждом горшке, крынке, миске ставим штамп, а ведь клеймо – это большая ответственность. Хорошо, конечно, когда о тебе пишут положительный отзыв, а если кто-то остался недоволен?

Нас отличает грамотная работа с формой. Мы стараемся делать формы не вычурными, не перегруженными. Профессиональное образование – это большое наше преимущество: нас учили формообразованию, композиции, истории искусств. Если у некоторых наших конкурентов изделие иногда облеплено безвкусными цветами, рельефами, то мы делаем декор деликатно, в меру, а где-то вообще сводим к минимализму. При этом мы не идем слепо по современному пути, делая совсем простые формы. Традиционность тоже не нужно отвергать. Как пел Борис Гребенщиков: «Чтобы стоять, я должен держаться корней». А корни есть – в Гжели почти 700 лет занимаются керамикой.

– То есть вы стараетесь не экспериментировать?

– Экспериментируем, но в меру. Как-то давно я посетил фарфоровое предприятие в Берлине, и дедушка экскурсовод, который всю жизнь там проработал, рассказал, что у них делаются в основном традиционные изделия, а современных совсем немного. Немец хочет иметь чашку, как у бабушки, скульптуру как у дяди, для него важны традиции. Проблема нашей страны в том, что у нас были порушены традиции. Мы постоянно что-то выдумываем, а нужно просто поддерживать то, что было изобретено до нас.

Например, у нас есть замечательная традиционная гжельская майолика. Сейчас ей занимаются два, от силы три автора, а производства нет вовсе. Это бы направление поднять и развить! Я, например, мечтал бы принять участие в возрождении гжельской майолики в более широком масштабе.

У местных предпринимателей уже много лет ставится один и тот же вопрос, касательно гжельского фарфора: надо что-то сделать новое, надо изменить гжель, надо поменять дизайн! И находятся московские дизайнеры, которые экспериментируют, что-то выдумывают. А в прошлом году умер большой художник и талант Николай Борисович Туркин, который работал какое-то время и в нашей мастерской. Это был гений, который ничем не занимался, кроме созидания нового: писал, рисовал, лепил. Это и было то новое, которое проглядели предприниматели.

Я думаю, что настоящему художнику нет разницы, как оценивают его творчество: называют ли новым или традиционным. Творцу надо выразить себя, и каждый находит свое направление. Я, например, для себя выбрал такой путь: сочетание мелкой пластики с посудой. Я люблю делать какие-то декоративные элементы в посуде, например, хваток в виде птички, ручку в виде веточки или животного. Минимализм не должен быть мертвым.

– По вашим наблюдениям спрос на керамику падает или растет?

– Керамика вообще-то не особо доходное предприятие. В нашей стране керамику ценят меньше, чем, например, в Европе. Там великолепно проходят маркеты, а керамисты неплохо зарабатывают. У нас культура потребления керамики возникла не так давно. Несколько десятилетий назад таких специализированных ярмарок, как, например, «4Ceramics», и представить было нельзя.

Люди говорят, что наша посуда теплая на ощупь. Действительно, в нашей мастерской над посудой работает гончар, декоратор, оправщик, ставильщик-выборщик. Затем идет молочение и финишная обработка. Семь мастеров прикладывают свои руки к этим изделиям. Должна чувствоваться определенная энергетика! Тем более, что ребята у нас работают неравнодушные. Это важно, потому что без внутреннего согласия, без души мастера, будут получаться посредственные вещи, которыми заполнены придорожные палатки. Задача людей искусства и, в том числе, ремесленников – это воспитания вкуса. Нужно поднимать вкус людей до должного уровня, а не опускаться до массового потребителя. А это и почетно, и благородно, хотя и не всегда приносит доход.

– Расскажите о месте, где базируется ваша мастерская. Можно ли назвать его арт-резиденцией?

– Да, и, кроме того, кирпичное здание, в котором помещается наша мастерская, получило поэтичное название Терракотовый дом. Мы являемся в нем главными «квартиросъемщиками», но по соседству с нами в своих мастерских работают и другие керамисты. Но это не коммуна художников, а именно арт-резиденция.

У нас есть зал, где проходят камерные встречи, концерты, вечера памяти ушедших гжельских художников. Я в шутку называю его «Ленинской комнатой». Мы стараемся жить насыщенной, разноплановой жизнью, поэтому участвуем в проекте нашего друга художника Юрия Николаевича Гаранина «Гжельский рок». Этому проекту не так давно исполнилось 35 лет. Благодаря знакомствам Юрия в тусовке Ленинградского рок-клуба, с конца 1970-х годов в Гжели побывали многие известные исполнители: Майк Науменко, Константин Кинчев, Борис Гребенщиков, Юрий Шевчук и многие другие. В основном они выступали на камерных квартирниках, но были и концерты на территории предприятий Объединения Гжель. Проект продолжается, прошлым летом у нас была Умка, а до нее весной приезжал Олег Чилап. Эти последние два концерта как раз прошли в нашей «Ленинской комнате». На самом деле все взаимосвязано: музыка, изобразительное искусство, литература. Все это игры воображения, реализация внутренних творческих потребностей.