Мария Дмитриева: «Через куклы мы входим в мир художественных шедевров»

Мария Дмитриева – потомственный художник, ведущий научный сотрудник Сергиево-Посадского государственного историко-художественного музея-заповедника. Родители Марии в прошлом были главными художниками Загорской фабрики игрушки №1, а сама она с сестрой Еленой стала создавать авторские куклы и матрешки на основе старинных музейных образцов. В интервью порталу «Подмосковье сегодня» Мария рассказала о философии образа матрешки, о промысловых Сергиево-Посадских куклах: скелетке, талии, кукле царского рода, и о том, чем ей близко отношение к ремеслу японских мастеров.

– Мария, расскажите о вашей семье. Если не ошибаюсь, летом в Сергиевом Посаде проходила выставка, посвященная творчеству всей вашей семьи?

– Да, за исключением сестры Лены, все мы являемся профессиональными художниками. Сестра имеет туристическое образование, но и она пошла по пути артельного преемственного труда. Действительно, в августе 2019 года в стенах музейного комплекса «Конный двор» прошла выставка «Дмитриевы: два поколения одной семьи», где были представлены мои работы, работы родителей Юрия Викторовича и Анны Григорьевны Дмитриевых, сестры Елены Юрьевны и нашей тети Татьяны Григорьевны Бобовой, которая сейчас живет в Сочи. Как и моя сестра, она не профессиональный художник, но нашла свой стиль и технику.

– Каждый из вас развивается в своем направлении или это общее дело?

– Мы работаем в рамках одного промысла и направленности, но, тем не менее, почерк у каждого свой. Мама с папой всю жизнь работали художниками на фабрике игрушки в Сергиевом Посаде (Загорской фабрики игрушки №1), и, более того, в свое время каждый из них был главным художником. Папа, например, разрабатывал образцы деревянных изделий: богатырей, шкатулок, матрешек. Мама всегда одевала кукол, придумывала костюмы для промышленной пластиковой куклы. Сначала это были сказочные наряды, а где-то с 1996 года она начала разрабатывать куклы одетые в русские народные костюмы разных губерний. Мама часто черпала свое вдохновение на выставках, которые проходили у нас в музее, например, по рязанскому, тульскому костюму и другим.

Матрешка работы Анны Григорьевны Дмитриевой

– То есть Анна Григорьевна изучала для этого этнографию?

– Да, но она не только изучала одежду, а преобразовывала ее. Можно сделать копию, реплику, но очень трудно переработать костюм для производства. Промышленная кукла априори не может стоить дорого, поэтому мама очень художественно и профессионально заменяла, допустим, ручное ткачество какой-то тесьмой. Она всегда радела за результат, и поэтому каждое утро приходила на фабрику и лично подбирала наборы тканей и тесьмы, которые потом шли в производство. Эти куклы тиражировались, то есть это была не коллекционная, а игровая и сувенирная кукла, которую мог позволить себе каждый родитель.

– Получается, что вы продолжили направление мамы?

– Папа и мама после работы также разрабатывали образцы игрушек дома. Мы с сестрой видели это и повторяли за родителями, но в итоге пошли немного по другому пути. Я и Лена изучаем старинные образцы артельной и промысловой куклы Сергиева Посада, которая была известна с 50-х годов XIXвека. И, конечно, мы изучаем матрешку, как эталон красавицы, целомудренной женщины, крепко стоящей на ногах, матери семейства. Старые изделия отвечают этим законам построения идеального женского образа. Они всегда привлекали простотой, и нам тоже хотелось сделать очень простую вещь, а не что-то сложное и многодельное. Искусно не значит искусство. Когда идет поиск простоты, ты все время отбрасываешь лишнее. Лена дошла в этом процессе до такого, я бы сказала, поэтического минимализма, что одной черной линией, росчерком бровей, может выразить все эмоции, характер и жизненный путь матрешки.

Матрешка работы Марии Дмитриевой

– С какого возраста вы начали сами создавать куклы?

– Еще в детстве мы с сестрами просто шили себе кукол для игры. Мы относились к труду мамы и ее коллег очень трепетно, поэтому не могли постричь волосы или что-то переделать тем куклам, которые выпускались на нашей Загорской фабрике игрушек. Сначала шили принцесс с длинными волосами, а потом я пришла в музей игрушки в Сергиевом Посаде и, увидев настоящую народную куклу, а впоследствии и промысловую, поняла, что стремиться нужно к этому. На самом деле трудно понять безликость народной куклы. Только сейчас появилась мода, потребность в таких куклах.

Я окончила училище по игрушке и Московскую текстильную академию им. А.Н. Косыгина, с тем, чтобы потом отрабатывать ткань для кукол. Мы начали заниматься репликами настоящих старинных кукол из собрания, например, нашего Художественно-педагогического музея игрушки им. Н.Д. Бартрама, и, что важно, с сохранением традиционной технологии. Кукла, набитая синтепоном, никогда не будет материальной и весомой. Сейчас есть мода на легковесность, ведь набивать изделие синтепоном очень удобно, в том числе, технологически. А на самом деле, когда ты берешь в руки фондовую музейную куклу, понимаешь, что она физически тяжелая, основательная. Старые куклы набивали опилками, песком. Внутри могла быть деревянная чурка или палка – это был такой рулон ткани, вес который ты ощущаешь.

Тяжелая кукла выглядела более весомой и в глазах ребенка, ведь игрушек раньше в доме не было много. Искусствовед Галина Львовна Дайн писала, что в Даниловском уезде Ярославской области в пристройке дома как-то было найдено около ста кукол, но это скорее исключение. Например, Жигулева Валентина Михайловна, сотрудник нашего музейного комплекса «Конный двор», путешествуя по Белгородской области, встречала многие семьи, где в сундуке с приданым кукол не было. Однозначно мы не можем сказать, сколько было кукол в доме, но очевидно, что к ней относились как к очень дорогому предмету.

– Каждая ли крестьянская семья могла себе позволить куклу?

– В принципе да, ведь оставалась ветошь, из которой делали половики, дорожки. Конечно, редко на куклу брали новину, но в каждом доме имелся кулек с изношенными тканями. Все играли и делали кукол. Например, сохранились сведения о такой обрядовой игре «свадьба» с двадцатью куклами, где у каждой была своя роль. С помощью этого действа детей обучали свадебным обрядам. В свадебном ритуале много игр и сценок, помогавших молодым раскрыться друг перед другом. Детей в старину редко пускали на настоящую свадьбу взрослых, поэтому они учились на этих играх. Кроме того, через игру, через шитье кукол, ребенок приходил к красотам народного творчества, которые мы видим в залах музеев. Чтобы создать это, нужно было иметь эстетический вкус или хотя бы просто обладать усидчивостью.

– Кроме «свадьбы», были и другие театрализованные игры с куклами?

– Да, были обрядовые куклы, которые делались на определенные праздники, были и такие игры, как «похороны кукушки». Образцы этих кукол находятся, например, в Российском этнографическом музее Санкт-Петербурга. Конечно, информацию об этих играх собираешь по крупицам. Сейчас много спекулируют на кукольных образах, но, тем не менее, она не была исключительно игровой. Мы всегда говорим с нашими мастерицами, которые приходят на мастер-классы, о причинах безликости народной куклы. Однозначно не скажешь, почему она такая, ведь первые сохранившиеся куклы, датированные серединой XVIIIвека, делались все-таки с лицом.

Но мой основной интерес составляет промысловая кукла Сергиева Посада. Я ее люблю, потому что это отобранный, великолепный, абсолютно современный подход, когда мы заменяем золото на хлопчато-бумажную ткань цвета охры – и это работает, например, на синем фоне ситца. То есть на дешевых тканях мастера имитировали дорогие фактуры, текстуры. Для этого навыка художнику нужно иметь огромную внутреннюю свободу.

Матрешка работы Елены Дмитриевой

– Какие виды промысловой игрушки существовали в Сергиевом Посаде в XIXвеке?

– У нас выпускалось несколько сортов игрушек. Одна из них – кукла-скелетка. Она называлась так, потому что внутри у нее был деревянный скелетик на шарнирах или штырях, благодаря которым сгибались ноги в бедре, иногда руки. Кукла встречалась разных размеров: от пяти до примерно сорока сантиметров. Была также кукла-талия, известная с 1850-х годов. У нее была головка из папье-маше, которая покрывалась масляной краской, и издалека казалось, что это фарфоровая барышня. Платье на ней могло приклеиваться, могло шиться – были отличия в технологии. Тем не менее, образ был очень ярмарочным.

– Это было подражание иностранным куклам?

– В художественном творчестве всегда присутствовало взаимовлияние. Художник питается идеями, которые видит вокруг. Как говорил наш учитель по истории искусств, все уже было придумано до эпохи Возрождения, то есть до XVIвека. Все остальное является повторением. Новое – это, пожалуй, только фотография и кино, да и то с некоторой долей условности.

Промысловые куклы делались на продажу, для сбыта. Паломники считали почетным увезти какой-нибудь детский сувенир от преподобного Сергия, потому что по преданию, он и сам резал игрушку. Когда в XIXвеке возрос приток паломников в Лавру, активно расцвел и игрушечный промысел. Делали разные сувениры: модель Троицкого монастыря со всеми соборами и башенками, которую можно было собрать, как конструктор, были и горбачи, моргалки, перевертыши, кормилки и многие другие. Игрушки были деревянными, из папье-маше, тканевые, с механизмами, на пищике…

– Расскажите о мастер-классах, которые вы проводите в Москве и других городах. Какой именно игрушке они посвящены?

– Например, мы шьем на мастер-классе куклу царского рода. На ее создание нужно потратить три дня. У этой небольшой куклы тело сшивалось из льняной или шелковой ткани, и лицо тоже было вышито, причем в технике лицевого шитья. Кукла царского рода одевалась соответственно названию: у нее был, например, головной убор (кокошник или венец), сделанный с настоящей технологией сажения по бели. Использовался настоящий жемчуг и перламутры, золотные канители, трунцалы – в общем, все делалось по-взрослому. У куклы при ее 29-34 сантиметрах скручивались пальчики, и на каждом пальчике было колечко.

У историка И. Е. Забелина есть упоминание, как царице были принесены лоскутки шелка и парчи, из которых делали оснащение кукольного гардероба. Тем не менее, кукол царского рода достаточно много и они сделаны разной рукой, поэтому мы тоже можем говорить о промысловости этого вида. Их насчитывается более четырнадцати в разных музеях: в Русском музее в Питере, в Ярославском музее, в музее игрушки в Сергиевом Посаде, в ГИМе, в музее Кремля в Москве.

Но, наверное, самая моя любимая кукла – это кукла-талия. Она тоже делается три дня, а результат виден только в самом конце, буквально за десять минут до окончания мастер-класса. Она как пазл собирается из приготовленных заранее частей, и у всех мастериц получаются свои пропорции, свои выражения лиц, своя посадка головы. Спектр кукол, которые я даю на мастер-классах очень большой. Это и традиционная, и народная, и промысловая, и авторская кукла. Интерес к игрушке, как к произведению искусства, возник не так давно. А сейчас происходит возрождение игры и детства как такового, потому что мы, наверное, стали понимать: чем дети играют, тем потом и вырастают.

– Авторские куклы, которые вы делаете на основе традиционных, предназначены для игры?

– Да, и у многих коллекционеров, друзей есть мои куклы, которыми можно играть. Если делать образ цельным, целомудренным, материальным, хорошим по цвету, то можно привить вкус ребенку. Через игру мы входим в большой мир художественных шедевров. Чтобы потом ценить живопись, графику, мы должны в детстве чем-то подобным играть. У меня есть такая мечта, есть такое стремление, чтобы вещь, которую я делаю, была хорошей по форме и цвету.

– В связи с чем у людей появился интерес к традиционной игрушке, о котором вы говорили?

– Я думаю, что интерес появился, когда человек вообще захотел обратиться к Богу, когда мы стали возвращать свои русские традиции, и просто когда нам стало важно, чтобы дети вырастали добрыми. Нужно делать отбор во всем: в игрушках, мультфильмах, играх. Все зависит только от семьи, потому что ни в школе, ни в саду, ни в детском центре этого не привьют. Отработав двенадцать лет в школе (я преподавала изобразительно искусство), могу сказать, что учителю сложно что-то поменять, если в семье ребенку не прививают художественного воспитания.

– Действительно ли дети будут играть такими куклами?

– Каждый ребенок индивидуален. Даже и мальчики играют в куклы, и в этом нет ничего плохого. На Руси до того, как мальчика переводили в мужскую половину отцу на воспитание, он жил в женской половине и играл в куклы. И, наоборот, есть девочки, которые никогда не играли в куклы и стали прекрасными матерями. Поэтому я не могу однозначно сказать, я вообще не люблю однозначности. Жизнь удивительная вещь. Чудеса происходят постоянно, и я каждый день этому удивляюсь.

Конечно, у мальчиков были и свои игрушки. Главная из них – конь. В экспозициях и фондах музеев много изображений этого главного друга и помощника мужчины. У мальчиков были также топорики, ножички. Никто не боялся, что ребенок порежется, с детства приучали – раз ты мужчина, привыкай. И, конечно, были самые разные мячики: из ткани, из кожи, из сваленного шерстяного волокна, из льняного волокна.

Детям важно играть и вообще, чтобы у них было детство. Многие делают упор на развивающие курсы, занятия, что тоже важно, но не надо забывать об игре. К процессу игры всегда относились очень трепетно и, поговаривают даже, что старшие женщины следили, чтобы дети проигрывали все счастливое.

Елена Дмитриева

– В конце нашего разговора, расскажите о мастер-классах, которые вы проводили в Японии. Чему они были посвящены?

– В Японии я была три раза. Меня поражает их отношение к материалу, к изделиям, созданным своими руками. Японское мировосприятие нам трудно понять, но, тем не менее, ему характерно бережное и внимательное отношение к культуре, к ремеслу. Мне близка японская созерцательность. Когда я была маленькой и первый раз попала в музей игрушки, там как раз проходила выставка кокэси. Я была впечатлена и не могла отойти от этих деревянных японских игрушек.

– Кокэси считают прототипом русской матрешки?

– Я бы не стала утверждать, что матрешка появилась на основе японской куклы кокэси просто потому, что была создана профессиональным художником. Да, любой художник, мы уже говорили об этом, черпает вдохновение отовсюду. Тем не менее, в Японии есть 11 регионов, которые до сих пор занимаются производством кокэси. В каждом регионе их расписывают по-разному. На севере Японии проводится всеяпонский конкурс, где представлены произведения лучших мастеров этого ремесла. И там тоже техника предполагает два-три касания. Самым лучшим художником считается тот, который затратил меньше усилий, хотя на самом деле эта твердая рука и этот прекрасный мазок вырабатывается годами.

Когда меня пригласили в Японию первый раз, я представляла, прежде всего, матрешку, потому что наш регион считается «второй родиной» этой игрушки. Хотя вы, наверное, знаете, что матрешку придумали в Леонтьевском переулке в Москве в мастерской при магазине «Детское воспитание». Она была создана там в качестве дидактического счетного материала вкупе с остальными игрушками.

Я показывала в Японии свой способ росписи матрешки акварелью. Мне нравится живописность этих красок. Так как я заканчивала текстильную академию, меня привлекает перетекание и способность сквозь акварель видеть основание, волокна. Я ценю в акварели прозрачность, мягкость, которой можно имитировать вышивку или ткачество. Акварель сильно растекается по дереву, но главное уметь ловить краску. Я попробовала разные техники, работаю в темперной, в акриловой технике, гуашью, но акварель остается моей любимой.

Также мне важно было показать в Японии свое видение матрешки как обобщенный образ, как мы уже говорили, целомудренной, доброй матери. В ее облике заключена целая философская система. Матрешка – это целая вселенная. Будет ли заглавной куклой изображение мужчины, отца семейства или матрешка начнется с женщины? От этого будет многое зависеть. По разлету бровей можно определить, какой будет ее характер.