Юрий Исаев: «Родоначальник моей фамилии родился в Богородском в 1645 году»

Юрий Исаев – историк подмосковного старообрядчества и создатель козьей фермы в деревне Кудыкино Орехово-Зуевского городского округа. Предки фермера были владельцами текстильного производства в деревне Богородской бывшей Дороховской волости Богородского уезда. Прадед по материнской линии старообрядческий священник Григорий Хазов был расстрелян в 1938 году. Юрий Исаев рассказал порталу «Подмосковье сегодня» о социальных причинах раскола, подоплеке старообрядческого «экономического чуда», о гонениях на староверов и их связях с революционным движением в России, а также о теории цикличной мобильности доходов в деревне.

– Юрий, ваши краеведческие исследования начались с генеалогии?

– Да. Отец в детстве часто рассказывал о наших предках старообрядцах, которые владели фабрикой в сельце Богородское нынешнего Орехово-Зуевского района. Уже во взрослом возрасте я встретился с двоюродным дядей, который проводил какие-то исследования по этой фабрике. Родственник показал старые семейные фотографии, которых у нас не было, в том числе фотографию молодого деда.

В 1938 году репрессировали моего прадеда по бабушкиной линии – старообрядческого священника Григория Хазова, который служил в церкви Рождества Богородицы на улице Кузнецкой в Орехово-Зуево. Сейчас Русской православной старообрядческой церкви (РПСЦ) принадлежит бывший храм беспоповского поморского согласия, который расположен неподалеку, а исторический храм белокриницкого согласия, где служил отец Григорий, ныне не действует.

Об отце Григории долгое время почти ничего не было известно, и в 2011-2012 годах я начал пытаться прояснить его судьбу. Я нашел следственное дело прадеда в Москве в ГАРФ, но из этого документа, вопреки ожиданиям, извлек очень скудные сведения. Следствие вели всего два дня, после чего отца Григория расстреляли. Священник Григорий Хазов был, строго говоря, мой двоюродный прадед, но у него с матушкой не было детей, поэтому с раннего возраста в их доме жила и воспитывалась как родная дочь племянница – моя бабушка.

Мой прапрадед Фома Никитович Степанов был родом из деревни Никулино. Он работал на фабрике Тимофея Саввича Морозова в Орехово-Зуево и был участником знаменитой Морозовской стачки. Я с детства слышал эту историю, а у бабушки дома даже хранилась фотография прапрадеда (ее деда), на которой тот запечатлен среди других староверов вместе с пожилым Петром Моисеенко – организатором стачки. Эту интересную фотографию краеведческий музей однажды попросил у бабушки для публикации, а потом так и не вернул.

Затем я стал исследовать судьбу двух братьев деда, которые, как и отец Григорий, были расстреляны в 1938 году. По результатам всех этих изысканий я стал публиковать заметки и статьи сначала в Живом журнале, потом на сайтах «Русская вера» и «Старообрядческом Подмосковье», в краеведческом альманахе «Гуслицы». Благодаря этим материалам, на меня несколько раз выходили дальние родственники, с которыми мы обменивались информацией и фотографиями.

– Получается, многие ваши предки были репрессированы за религиозные убеждения?

– Стоит уточнить, что в советские годы не было чисто религиозных репрессий. По большому счету их не было даже в первые века христианства, так как в Риме в целом преобладало терпимое отношение к разным религиям. Репрессии применялись лишь к иудеям и христианам, которых считали «атеистами».

Современные исследователи, в том числе церковные, упускают из виду важный нюанс. Из Египта в Рим пришла религиозная традиция, согласно которой верховный правитель являлся одновременно и земным богом. Выражением лояльности к нему были жертвы и участие в ритуалах. Иудеи и христиане считали неприемлемым для себя делать подношение идолу, но язычники видели в этом нелояльность императору.

В советское время антирелигиозная кампания имела похожие причины. Религия считалась, прежде всего, помехой колхозам и выстраиванию новой властной вертикали. Церковь была в советском обществе лишним независимым субъектом, точкой альтернативного мнения. К началу тридцатых годов существование таких автономных церковных общин окончательно вошло в разрез с политикой власти, что к 1937 году вылилось в большой террор.

Альтернативными точками для власти могли быть не только религиозные объединения, но, например, бывшие кулаки. До революции кулаками считались люди, которые сами не работали, а жили за счет чужого труда, в основном давая односельчанам деньги или посевной материал под огромные проценты. В советское время этим словом стали называть уже всех крепких крестьян. При этом достаток мог расти просто из-за большой семьи, так как земля распределялась в общине по едокам или тяглам.

Со временем семья дробилась, дети становились середняками, а если случался пожар или какое-то бедствие – могли стать и бедняками. Потом из бедняков через удачный брак могли опять перейти в «кулаки» и так далее. Таким образом, мобильность доходов в деревне была цикличной. Марксисты и модернисты не понимали этого. Ленин в работе «Развитие капитализма в России» провозглашал тезис, что богатые и дальше богатеют, а бедные – беднеют. Это справедливо для городов, но не для деревни, где постоянно шел экономический круговорот.

Этой темой занимался незаслуженно забытый ученый, социолог Александр Васильевич Чаянов, который в 1938 году тоже был расстрелян. Основатель Московской высшей школы социальных и экономических наук Теодор Шанин, ныне, увы, покойный, написал работу «Неудобный класс», где высветил уникальность идей Чаянова и описал теорию циклической мобильности в крестьянстве.

Таким образом, мои предки в 1930-х годах были репрессированы по двум причинам: и как религиозные люди – старообрядцы, и как бывшие крепкие зажиточные крестьяне или уже купцы, дети купцов. По сути, вычищалась вся альтернативная и независимая, незамкнутая на государство и власть элита общества. До революции у «раскольников» была разветвленная система связей, которая помогала им укреплять благосостояние. По сути, это было что-то вроде диаспоры, потому что в Российской империи старообрядцы являлись гонимым слоем верующих, людьми второго сорта. Причем гонения шли не только в XVII веке, а с разной степенью интенсивности продолжались вплоть до Февраля 1917 года.

– Логика гонений на старообрядцев в Российской империи была та же, что позднее у советской власти на всех верующих?

– Да. Обычно причину раскола связывают с элементами чина. Для современного человека это выглядит примерно также как вражда тупоконечников с остроконечниками в известном произведении «Путешествия Гулливера». Выходит, будто одни упрямо крестились двумя перстами, а другие их за это почему-то гнали и убивали. Но есть целый ряд социальных причин раскола.

В середине XVII века страна менялась в сторону абсолютизма, а церковь оставалась неким альтернативным царской власти независимым институтом, современным языком говоря, институтом гражданского общества. Церковь могла противоречить власти, заступаться за народ, как, например, митрополит Филипп во время опричнины. Конечно, это положение не нравилось царю, поэтому начался курс на подчинение церкви, превращение ее в часть государственного аппарата. Петр I пошел еще дальше – царь был фактически провозглашен главой церкви. Была воспроизведена та же самая римская структура, когда «богом» стал носитель земной власти.

Старообрядческий Раскол стал реакцией на эти процессы, их неприятием. Конечно, протест был акцентирован на элементы чина и богословие, которые для того времени являлись единственным юридическим языком. Свою правоту человек мог доказать тогда только богословскими терминами.

Периоду Раскола предшествовала Смута, когда все элитные круги, казаки и бояре растаскивали государство, исходя из своих узкогрупповых интересов. Страна была восстановлена не ими, а посадскими людьми. Именно горожане собирали деньги на ополчение, самоорганизовывались, выбрали Козьму Минина и призвали князя Пожарского.

Это народное движение было сравнимо по социальным последствиям с европейскими революциями. Ушло в прошлое теократическое обоснование легитимности царской власти. Раньше царь опирался на происхождение от Рюрика, на трансцендентную природу своей власти, а в 1613 году новый царь легитимируется снизу всенародным изъявлением на Земском соборе.

Некоторые историки считали, что Земский собор теоретически мог бы после смерти царя Михаила Федоровича Романова избрать монарха из другого рода. Его сын Алексей Михайлович находился, видимо, в довольно шатком положении, тем более что на Западе уже начали в это время рубить головы королям.

– Патриарх Никон – это антигерой для старообрядцев, но ведь именно он открыто противопоставлял себя царю?

– Существует немного конспирологическая версия, что скрытым инициатором церковных реформ был сам Алексей Михайлович. Царь начал в определенный момент подбрасывать патриарху эти идеи, а, кроме того, ввел чрезмерные формы почитания Никона: чуть ли не на колени вставал перед ним. Никон начал действительно чувствовать себя в какой-то момент выше царя и именовать себя государем всея Руси.

Но на самом деле Алексей Михайлович намеренно дискредитировал церковную иерархию в глазах народа. Как только он добился этой цели, и общество было деморализовано, Никон стал ему не нужен. Закончилось все его низложением и заточением в тюрьму. И если дед Алексея Михайловича – Филарет был патриархом, который стал фактическим правителем страны при малолетнем Михаиле, то Алексей Михайлович, наоборот, стал первым царем, который возглавил церковь.

– Вернемся к вашим предкам промышленникам Исаевым. Когда было основано их производство в селе Богородском?

– Недавно краевед Олег Шуров, как оказалось мой пятиюродный брат, нашел сведения о родоначальнике моей фамилии, который родился в сельце Богородском в 1654 году, то есть еще до Раскола и возникновения Российской империи. На протяжении трех веков Исаевы были родом крепких крестьян. В конце XIX века трое братьев Исаевых разделили имущество, и у моего предка Михаила Исаева на 1895 год оказалось небольшое предприятие, состоящее из четырех ткацких станов. В документах он значится уже как купец третьей гильдии. В 1905 году у него было уже триста станков, а в следственных делах на момент раскулачивания отмечено пятьсот станков.

По этим цифрам мы можем говорить о бурном росте текстильной промышленности в стране. Если пользоваться современными аналогами, это напоминало блокчейн: такая же маржа и уровень скачков доходов. У знаменитых Морозовых всего за два поколения выросла целая текстильная империя. Морозовы начали дело еще в начале XIX века, а Исаевы, можно сказать, впрыгнули, в последний вагон, поэтому у них были сравнительно скромные фабрики.

В старообрядческой среде сейчас создается мифологический образ благородных купцов. Однако тот же Тимофей Саввич Морозов был личностью очень сомнительной. Он, как свидетельствуют документы, готов был идти на большие компромиссы с властью в вопросах интересов Рогожской общины. А одной из причин Морозовской стачки стало упразднение «старообрядческой демократии», выборных должностей на его фабрике в Орехово-Зуево. Рядовые старообрядцы, наоборот, были одними из активных участников стачки.

Отдельный вопрос – это финансирование революции его сыном Саввой Тимофеевичем Морозовым. К слову, его племянник Николай Шмидт вообще превратил в 1905 году свою фабрику на Пресне в революционный форпост: завез туда самые современные наганы и маузеры и обучил рабочих ими пользоваться.

– Верно ли мнение, что после революции к старообрядцам отношение у властей какое-то время было лучше, чем к представителям православной церкви?

– Отношение действительно было лучше, но не только к старообрядцам, а и к сектантам, духоборам. Продлилось это не долго: с коллективизацией началась кампания уже и против них. В итоге стало еще хуже: если при Романовых строилось абсолютистское государство, то здесь – тоталитарное. И при царе, конечно, надо было контролировать умы, но в романовском государстве было множество «медвежьих углов», куда можно было сбежать, например, в гуслицкие болота.

Я много внимания уделил моментам взаимосвязей старообрядчества с революционным движением. Революционеры «питались» многими идеями раскольников. Для многих из них настольной книгой было «Житие протопопа Аввакума», а в домах висели репродукции картины Сурикова «Боярыня Морозова» как пример борьбы за свои убеждения, готовности к жертве. Не зря убийца В.К. Плеве эсер Егор Созонов был выходцем из старообрядческой среды.

Существовали связи старообрядцев с Герценым. Много репрессированных староверов, судя по их следственным делам, являлись одновременно членами партии эсеров. А старообрядец Владимир Галкин – основатель краеведческого музея в Орехово-Зуево – принадлежал к течению анархистов. Была даже попытка организовать старообрядческую политическую партию.

– К какому согласию относились ваши предки?

– К Белокриницкой иерархии, хотя в Кудыкинской волости (сейчас Орехово-Зуевский округ) были очень распространены беспоповцы- поморцы и другие согласия. Бабушки из сельца Богородского, с которыми я еще несколько лет назад общался, говорили, что на свадьбах или поминках всегда накрывали отдельный стол для староверов лужкан.

Кроме того, существовало разделение на окружников и неокружников. В 1848 году в селе Белая Криница на территории Австро-Венгрии (сейчас Украина) старообрядцы восстановили собственную иерархию. Прошло всего шестнадцать лет, и в 1862 году в старообрядческой церкви вышел неожиданный документ – «Окружное послание». Его составил некий начетчик Ксенос, который утверждал, что поповцы белокриницкой иерархии заражены «беспоповскими тетрадями». Общий смысл окружного послания можно было истолковать как шаг в сторону синодальной церкви и государственной власти.

Появление «Окружного послания» имело социальные и экономические причины. В 1861 году произошло освобождение крестьян, в стране проводились либеральные реформы, а многим национальным и религиозным меньшинствам дали некоторые послабления. Однако в положении старообрядцев ничего не поменялось. Старообрядческие купцы, видимо, желали изменения законодательства в духе манифеста 1905 года, ждали каких-то преференций. Они и предложили своим епископам сделать шаг навстречу власти, выпустив такой документ. Одним из спорных пунктов послания было мнение о необходимости молиться за царя и власть.

Этот документ сразу же вызвал острую реакцию неприятия среди рядовых верующих. В течение второй половины XIX века семь раз «Окружное послание» то уничтожали и проклинали, то опять возрождали. На фоне этой смуты в белокриницком согласии возникла параллельная неокружническая иерархия. Центры неокружничества находились в подмосковных Гуслицах, в деревнях Давыдово, Заволенье и других.

Мои предки в большей степени держались как раз неокружнической стороны. Своим духовным отцом называл моего прадеда Григория Хазова епископ Одесский и Балтский Кирилл (Политов). Он был уроженцем гуслицкой деревни Мисцево, полемистом и критиком окружничества. Усилиями епископа Кирилла в городе Бендеры в 1907 году был достигнут мирный акт между бывшими окружниками и неокружниками.

– Почему одним из камней преткновения «Окружного послания» стала именно молитва за царя?

– Надо понимать, что для старообрядцев власть царей после раскола воспринималась как власть Антихриста. У ранних старообрядческих писателей существовало учение о «духовном антихристе». Антихрист понимался необязательно как одна воплощенная личность, его приход мог осуществиться незримо, «разлит» во всех властных и синодальных структурах. Некоторые согласия не признавали ни паспортов, ни переписи, ни регистрации общин. Они понимали это как отказ от участия в царстве Антихриста.

На мой взгляд, это учение в каком-то смысле предвосхитило философию отчуждения, которая встречается в ранних работах Маркса, у Габриэля Марселя, Эриха Фромма, Ги Дебора, и мысли о дисциплинарном обществе Мишеля Фуко.

– Ваш нынешний образ жизни в деревне связан с идеями «отчуждения», о которых вы говорили?

– У меня идея автономизации, отказа от взаимодействия с системой, возникла еще с детского возраста. Семья была обычная советская: мама учитель, отец инженер. Они мне рассказывали о старообрядчестве, но не являлись активными прихожанами. Как и у большинства, возврат к своим корням произошел уже в сознательном возрасте.

Когда я учился на режиссуру или работал в Москве в креативном бизнесе, в ресторанном деле, постоянно чувствовал желание уйти от участия в имитации, в том, во что не верю. Мой переезд в деревню был, однако, связан с определенной мифологией, согласно которой старообрядцы прошлого всего добились упорным трудом. Исследуя подлинные причины роста капиталов у старообрядцев в XIX веке, да и на собственном опыте, я понял, что это один из самых вредоносных мифов сейчас.

На самом деле капиталы тех же Морозовых основаны на присвоенном ими общинном капитале, который собирался по копеечке старообрядцами согласия со всей страны и стекался на Рогожку. Так как старообрядческая церковь была вне закона, капиталы записывали на хватких членов общины, которые в любой момент могли взять беспроцентную ссуду или кредит из этих «касс», чтобы вложить в свое предприятие. Взамен от них требовалось строить церкви, откупаться от полиции, вести благотворительность. Но в какой-то момент эти хваткие купцы поверили, что деньги их личные и стали пускать, куда заблагорассудится.

Конечно, косвенно на благосостояние старообрядцев могла влиять и, например, их грамотность – по тем временам большое преимущество. Всем старообрядцам нужно было уметь полемизировать, развивать критическое мышление, читать книги, знать устав и участвовать в богослужении. Эти навыки очень хорошо помогали и в обычной жизни, давали высокий старт.

– Вы бы посоветовали другим последовать вашему примеру переезда в деревню или предостерегли?

– Я переселился в Кудыкино и занялся козами и курами в 2014 году. За восемь лет научился делать сыр, но в нынешней ситуации покупают его мало, потому что это дорогостоящий продукт, а доходы у людей стремительно падают. В выигрыше остаются крупные холдинги и многочисленные контролирующие органы, а не небольшие независимые фермы. Эти риски нужно учитывать.

Моя ферма создана только на личном труде и практически без вложений. Как городской человек я сделал ошибку – навалил на себя огромное хозяйство в двенадцать свиней и тридцать коз. Для такой фермы нужны большие трудозатраты или автоматизация и желательно серьезные инвестиции.

В принципе успешно развивать фермерское дело возможно, если есть большая семья, где все работают, есть возможность распределять труд, отдохнуть. Все эти годы у меня ни одного выходного не было. Даже день венчания с женой был построен так: утренняя дойка, венчание в церкви, прием гостей, вечерняя дойка.

Многие ищут в деревенской жизни более гармоничную, менее стрессовую среду, чем в большом городе. По опыту скажу, что столько стресса, как здесь, я не переживал и в Москве на форс-мажорах на работе. Стресс, конечно, здесь немного другой, но все равно ощутимый, когда, например, погибают животные. Так что перед переездом в деревню из города, советую взвешивать плюсы и минусы, не поддаваться романтическому мифу.