Жмых для скота был вместо лакомства: дети войны из Подмосковья поделились своими воспоминаниями

Вместо лакомства – жмых и «тошнотики», вместо игр – работа в госпиталях и колхозах, вместо солнца над головой – взрывы. Именно таким было детство мальчишек и девчонок в 1940-е годы. В Год памяти и славы Общественная палата Российской Федерации запустила флешмоб «Мое детство – война», в рамках которого тысячи людей по всей стране поделились воспоминаниями о тех страшных событиях. Истории из своего прошлого рассказали и подмосковные «дети войны». Главная цель акции – рассказать правду нынешнему поколению.

БОМБОУБЕЖИЩА И ПЛОХАЯ ЕДА

На днях жительнице Раменского Юлии Жуковой исполнилось 88 лет. Когда началась война, она только окончила первый класс. В семье было десять детей, пятеро умерли еще в младенчестве. Отца сразу забрали на фронт, воспитывала ребятишек мама. Когда же ее отправляли на лесозаготовки, братья и сестры были предоставлены сами себе.

– Нам выдавали продовольственные карточки, по которым можно было получить немного хлеба, крупы и масла, – вспоминает Юлия Алексеевна. – Однажды сестра потеряла карточки на целый месяц. До сих пор не понимаем, как нам тогда удалось выжить. В школе детям давали по 50 граммов черного хлеба и иногда овсяный кисель, а моя одноклассница где-то доставала жмых, которым кормили скот. Он состоял из шелухи и подсолнечных семечек, но для нас это было настоящее лакомство. Еще готовили «тошнотики» из картофельных очисток и отрубей. Их в рот кладешь, они назад лезут. Поэтому их так называли.

Дети наравне со взрослыми работали в полях, ухаживали за больными в госпитале, который разместился в нескольких корпусах Раменского приборостроительного завода. Подростки и вовсе стояли у станков, выполняя заказы для фронта. Одно из самых страшных для Жуковой воспоминаний того времени – воздушная тревога.

– Сильно выла сирена, зажигались прожекторы, которые ловили в небе вражеские самолеты, и начиналась бомбежка, – вспоминает пенсионерка. – Тогда все бежали в бомбоубежища, рассчитанные на две-три семьи, их рядом с домами строили сами жители.

Когда в 1945 году по радио объявили о том, что враг повержен, Юлия Алексеевна работала в огороде.

– Помню, сразу поехала в Москву на Красную площадь. А там уже вовсю праздновали Победу, – вспоминает Жукова.

ВОЕННОЕ РЕМЕСЛО

Жительница Люберец 88-летняя Валентина Вадюхина в военное время жила в небольшой деревеньке в Сибири. Отца сразу забрали на фронт, откуда он спустя четыре года вернулся без ноги. Мама много трудилась, а Валя и ее старшая сестра учились по очереди, чтобы иметь возможность присматривать за младшим братиком. Жили впроголодь, спасала работа в колхозе.

В школе детей с первого класса учили военному делу: управляться с винтовкой, оказывать первую медицинскую помощь, ориентироваться на местности. Даже игры были соответствующие.

– Мы играли класс против класса: делились на отряды, брали друг друга в плен и освобождали, – вспоминает Валентина Ивановна. – Пели только военные песни, других не знали.

Весть о Победе застала Вадюхину также за школьной партой.

– Помню, мальчишки вскочили и начали прыгать по партам, – рассказала Валентина Ивановна. – Нас сразу отпустили домой. Я прибежала и долго искала платье покрасивее, чтобы пойти на местную площадь вместе со всеми праздновать.

ХОЗЯЙКА В 11 ЛЕТ

– Когда началась Великая Отечественная война, мне было 11 лет, – рассказывает почетный гражданин города Егорьевска Нина Змиева. – В семье у нас было четверо детей. Отец ушел на фронт, мама работала на комбинате. На меня взвалили все домашние дела. Я была и хозяйкой, и нянькой.

Нина Ивановна отмечает, что дети в то время очень быстро повзрослели. Они работали наравне со взрослыми, старались ни в чем им не уступать. Хотя не было ни еды, ни нормальной одежды, никто не жаловался на судьбу. Брату Змиевой было всего семь лет, а он каждый день таскал тяжелые бревна, чтобы растопить печку.

– Через некоторое время после начала войны нам пришло письмо, что папа погиб в белорусских лесах, – вспоминает жительница Егорьевска. – Но мы не верили. До последнего дня ждали его домой. Конечно, он не вернулся.